Антон Левин в своем новом проекте изначально пробует уйти от прочитываемой фигуративности в сторону «образного/внутреннего» решения. Спустя пару минут, рассмеявшись сам от такой патетики — автор сбрасывает пафос «певца незримых миров», а попытки выявить в пластических экспериментах форму трансцендентного капитулируют перед банальной находкой дешевого хоррора: незримое приобретает очертания если набросить на него простыню. Душа превращается в приведение — все рассуждения о духовном ниспадают до шаблона.
Для автора, чье детство пришлось на 90-е, вопрос атрофированной фантазии — не диагноз, а инструмент построения высказываний (Левин часто работает с найденным изображением). Замирание перед экраном и всеядность формируют дуальности в подходах целого поколения художников, на сетчатке которого отпечатались все кассовые пластмассовые ленты вперемешку с авторским кинематографом.
Двойственность проявляется не столько в столкновении материального/кожного с абстрактным/невидимым, сколько в самом парадоксе проекта: в моменте обращения к «сакральному» возникает тиражирование образов и их стереотипность. Встреча со сложным, требующая персонализированного ответа, становится лишь поводом вновь обратиться к заимствованию — коллективному клише. Заход на территорию «серьёзного» оборачивается высмеиванием как собственной дисфункции create, так и всего возвышенного.
Работая с запрограммированным образом (=изображая изображенное), Левин снимает с себя модернистскую роль демиурга (при казалось бы явных формальных пересечениях практики) и творит хоррор без саспенса. Единственный надрыв (трагедия и хохма) заключается в том, что изначальная попытка убежать от узнаваемого/читаемого к абстрактному как не-узнаваемому/новому приводит к заимствованному (около абстрактному) образу, который де-факто узнаваем. Solo Soul — бег по кругу, зависание между двумя мирами.
Роман Круглов